Вера, Чехов, Карафуто: Свято-Покровский мужской монастырь
На востоке медленно встает солнце. Его лучи пробиваются сквозь приморские тучи, освещают белым светом образа и иконы, украшающие стены небольшого храма, расположенного на территории мужского Свято-Покровского монастыря в Корсакове. Каждое утро здесь начинается с молитвы — в «рядовые» непраздничные дни это короткое молитвенное правило, которое продолжается около 40 минут.
Молчаливые фигуры монахов под монотонное чтение молитв входят в помещение храма, отпивают святой воды из расположенной здесь же емкости, подходят к иконам, а после встают, в тишине внимая словам, несущимся с клироса. Молитвенное пение разливается по храму, соперничая в скорости с близким рассветом, под переминающимися с ноги на ногу монахами скрипят половицы, с улицы доносится пение птиц.
Свято-Покровский мужской монастырь расположен практически на въезде в Корсаков, неподалеку от перекрестка улиц Вокзальной и Окружной. Место это, с охотой рассказывает настоятель обители отец Серафим, пожалуй, одно из самых исторических в портовом городе — еще в XIX веке здесь находилось японское консульство, затем после русско-японской войны территория стала центром японской власти в округе. А после победы Советского Союза во Второй Мировой и возвращения южного Сахалина в состав страны здесь появилась воинская часть.
В 1999 году на этом месте по решению Синода Русской православной церкви и по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия II здесь появился первый в истории острова монастырь. Сегодня в нем живут и несут «духовное бдение» 12 человек — трое монахов, инок, послушник и семеро трудников, которые только-только вступили на монашеский путь.
Хлеб наш насущный дай нам
Сразу после утренней молитвы вся монашеская братия собирается на общую трапезу — в большой комнате за длинным столом под пристальным взглядом черного монастырского кота Маркиза все обитатели монастыря. Кроме тех, что находятся на вахте, отдыхают после ночного бдения в котельной или по каким-либо причинам оказались за пределами обители.
На завтрак у монахов — чай, вареные яйца, оставшиеся с Пасхи куличи. В пост, рассказывает настоятель монастыря, обходятся чаем, а в «сухие дни» и вовсе предпочитают духовную пищу насущному хлебу. Поблажки делаются лишь для тех, кто занят на тяжелых работах — например, следит за работой котельной, отапливающей монастырское подворье. В наследство от военных РПЦ достался достаточно ветхий фонд: если не поддерживать огонь в двух печах, даже самое ярое пламя веры не спасет от пронизывающего холода в храме.
— Когда мы эти строения только получили, когда я сюда прибыл в 2006 году, все это в ужасном состоянии находилось. Отопление не работало, все было сырое, в воздухе постоянно пахло цветением, сыростью, плесенью. Зимой в храме вода замерзала, а летом, если оставить на столе соль, она за час на себя «вытягивала» сантиметр воды, столько ее было в воздухе, — вспоминает отец Серафим. — Многие думают, что так и должно быть — ты же монах, терпи. И мы мирились. Но здесь, на самом деле, все сложнее. Ну не готов человек сразу окунуться в жесткие условия. Сперва надо укрепиться духовно, а только потом идти в одиночестве в лес, в келью, какие-то подвиги духовные совершать. Люди в конце концов приходят к нам из условий XX и XXI века. И скромную, но достойную жизнь для них здесь нужно обеспечить.
За прошедшие 11 с лишним лет многие вопросы быта в монастыре удалось решить — пробили скважины, и на смену желтой воде по расписанию пришла чистая. В помещениях наладили отопление, по возможности привели в порядок комнаты, законопатили или заменили окна. Тем не менее работы хватает — в труде обитатели монастыря проводят практически все свободное от молитвы и послушаний время.
Фронт для приложения рук самый широкий — уборка обширной территории, работа на огороде, вечный, как труд Сизифа, ремонт ветшающих и сыплющихся строений. Именно на общем завтраке распределяются обязанности, назначаются ответственные. Почти как в армии, только не по приказу, а по благословению.
Монастыри на острове-рыбе
До появления на рубеже XXI века Свято-Покровской обители в Корсакове никаких монастырей на Сахалине не было. Несмотря на то, что мысль об их создании высказывал еще святитель Иннокентий, который был хиротонисан во епископа Камчатского, Курильского и Алеутского в 1840 году. Священнослужитель обращался в священный Синод, вел переписку с различными церковными и государственными деятелями, теми, кто мог приехать на остров и основать здесь обитель. Но в XIX веке этого так и не случилось.
Затем о создании монастыря на сахалинской земле заговорили в начале века XX, практически сразу после поражения в Русско-японской войне. Благословение на создание на островной земле обители «как можно ближе к границе с Японией» дал еще Иоанн Кронштадтский. Святой старец, известность которого в Российской империи в те годы была необычайной, даже передал в дар будущей обители икону Божьей Матери «Неувядающий цвет», написанную на священной горе Афон.
В 1911 году вместе с этой святыней на остров прибыл последний сахалинский губернатор, назначенный императором, Дмитрий Григорьев. На острове сановника торжественно встретили, отслужили молебен с иконой и приступили к поискам места для создания монастыря. Процесс этот затянулся — предполагалось, что обитель появится в районе Александровского поста, но для точного выбора и его благословения надо было дождаться прибытия архиерея с Камчатки (российская половина Сахалина относилась к Камчатской епархии).
А путь с полуострова на пол-острова в те годы был долог и труден, так что сразу «вырваться» на остров, оставив паству без внимания на долгие месяцы, не удавалось. А потом в процесс вмешалась история: сперва Российская империя вступила в Первую мировую в Европе, затем уже по российской земле прокатилась война гражданская, после пришел Советский Союз и «годы атеизма», как называют эту эпоху служители Церкви.
Тогда, естественно, ни о каком монастыре и речи идти не могло.
К возрождению идеи об основании обители на юге Сахалина вернулись уже в девяностые. В апреле 1999 года священный Синод Русской Православной Церкви постановил его создание на базе прихода в Корсакове. Так, спустя 88 лет, практически день в день и месяц в месяц («титульная» икона Божьей Матери прибыла на Сахалин в апреле 1911) на Сахалине появился первый в его истории монастырь.
В соответствии с заветом Иоанна Кронштадтского — как можно ближе к границе с Японией.
В горниле котельной: с углем и грехами
Ветхие корпуса трапезной, храма, библиотеки, а также здание, в котором расположены отгороженные от мира покрывалами клетушки монашеских келий, согревает горячее сердце обители — расположенная в полуподвале котельная. Инженерным сооружением здесь, кажется, искренне гордятся — стараниями настоятеля монастыря и братии тут установлены более-менее современные немецкие котлы, оборудована угольная яма, есть душевая и даже место для чая на вахте. Уголь, тем не менее, приходится подавать в топку в ручном режиме — над поддержанием пламени круглосуточно и посменно трудятся сами обитатели монастыря.
Сейчас в отблесках пламени с собственными внутренними демонами бьется Сергей — еще несколько месяцев назад он трудился водителем на карьере в Тымовском и заглядывал в монастырь от случая к случаю. Но потом решил, что без духовной поддержки с искушениями и грехами не справиться.
— Со страстями тут помогаешь себе бороться — без этого они тебя потихоньку побеждать будут. Сперва тяжело, конечно — ограничения: то нельзя, это нельзя, все по уставу. Но потом легче становится, внутреннее состояние меняется. В миру с собой совладать тяжелее — ищешь простых решений, тянешься к алкоголю, к наркотикам… Ну и кончаешь соответственно. А тут как-то легче… Надо только привыкнуть к жизни в этих стенах, с уставом согласиться, впустить его в себя, — улыбается трудник.
Спустя пять минут Сергей уже орудует лопатой возле пышущих жаром печей. Удар кочергой — и быстрый бросок металлического «совка» лопаты выхватывает из недр топки пылающий шлак. С раскаленным сгустком огня кочегар семенит на улицу. А потом снова заводит песнь металла и пламени: ударить кочергой, извлечь из угольной ямы свежее топливо, закинуть уголь в прожорливое горнило печи.
Симфония отточенных движений и броских звуков для Сергея, кажется, олицетворяет ту самую борьбу со страстями — в отблесках оранжевого пламени он улыбается каким-то внутренним мыслям.
— Как попадают в монастырь? Это надо самому испробовать. Необязательно даже из мира уходить — можно вместе поработать. Я здесь всего месяц, но уже это понял — тут другое общение, другой строй, другая жизнь, — отставляет лопату. — Словами не объяснить, только пробовать.
Свое чудо и его символы
— Обычно жизнь духовную в любой обители характеризуют святыни — не только те, которые мы привезли откуда-то, договорились с лаврами или храмами. Такие есть и у нас — например, икона с мощами Оптинских старцев. Но намного важнее те, которые с монастырем связывает собственная история, чудо, намоленные, выстраданные. И несмотря на то, что у нас очень молодая обитель, такие у нас тоже есть, — тихий голос настоятеля монастыря разливается по храму. — Несколько лет назад появилась икона святителя Луки Крымского — она у нас оказалась не случайно, а в ознаменование чудесного исцеления отрока. Мальчик болел тяжелой формой рака. Родители — прихожане нашей церкви, для них это было огромное потрясение. Они сделали все возможное, привлекли всех врачей, каких могли. Но жизнь ребенка все равно была под угрозой.
Святой Лука Крымский, продолжает отец Серафим, явился мальчику в самое тяжелое время — практически сразу после проведения сложной операции, когда его жизнь висела на волоске. «Дедушка» приходил к нему ночью и просто «стоял рядом», поддерживая ребенка в непростой борьбе с болезнью. При этом никто, кроме самого отрока, святого не видел. Сперва даже не знали, кто именно являлся ему — предполагали, что это Николай Чудотворец, в честь которого освящен престол храма. О том, что это именно Лука Крымский, в приходе узнали позже — мальчик опознал «дедушку» в одном из образов.
— Мальчик выздоровел, и родители дали обет, что доставят образ святого в храм. Они поехали в Крым, там приложились к его мощам, потом договорились с Троице-Сергиевой Лаврой и они создали эту икону. Потом образ доставили в храм и теперь она здесь.
Еще одну икону — Казанской Божией Матери — прямо из мастерских на горе Афон на Сахалин доставил один из офицеров, служивших в воинской части на месте нынешнего монастыря. Это пожертвование прибыло в монастырь накануне десятилетия обители.
— Он получил благословение совершить что-то для монашеской обители. Так сложилось, что он регулярно бывал в Греции, на горе Афон. И в один из визитов попросил монахов создать для монастыря на Сахалине образ Казанской Божией Матери. Через год вернулся, и ему сказали — «Ваша икона ждет в галерее». С этим образом он объехал святые места самого Афона, потом побывал в Белоруссии, Москве, Санкт-Петербурге. Потом доставил ее сюда — это было непросто, пришлось разбирать киот на три части, сдавать его в багаж. Но в результате все удалось. Ведь Господь всегда действует через людей — избирает их для воплощения своей воли и промысла.
Вопросы о Боге, жизни и цели
— Это часовня. Недавно сюда детишек водили на экскурсию — они звонили в колокола, радовались. Сейчас нельзя — только на Светлой неделе, — трудник монастыря Андрей показывает сложное переплетение колокольных струн и оттяжек, разгоняет руками поднятую шагами пыль и древесную стружку. — А так у нас обычно Сергей звонит — прихожан собирает перед службами.
Из запыленных окон невысокой часовни открывается вид на все монастырское подворье — просторный двор с еще японскими «катакомбами» бывшей котельной, с многометровой бетонной трубой-постаментом, на которую уже в «монашеской» истории места водрузили якорь-крест. Главные живые достопримечательности здесь — два тиса, высаженных еще в эпоху Карафуто. Раньше деревьев было три — одно не пережило пересадки, изуродованное проложенным военными рядом с корнями бетонным лотком то ли для кабеля, то ли для водопровода. Вдоль дорожки в тени старших братьев-тисов тянутся еще хрупкими ветвями елочки и березки, посаженные стараниями уже нынешних обитателей монастыря.
— Вообще я сюда уже три раза возвращался… Уходил и приходил опять. В первый раз так сложились обстоятельства семейные, безвыходная ситуация, казалось бы, получилась. Пришлось искать, куда деваться… С батюшкой я тогда был не знаком, нашел этот монастырь в Интернете, пришел и теперь живу, — рассказывает Андрей. — На самом деле это очень непросто со всем этим справляться, выдерживать все требования. Не даром трижды отступал, но снова решался.
27-летний парень в монастыре заведует библиотекой, поет во время служб на клиросе, а также «помогает всем помаленьку»: убирается, работает на огороде, подхватывает вахты.
— Я учусь сейчас на богословских курсах в Южно-Сахалинске, но не знаю, пойду ли я по духовному пути: пока я не монах и не инок, можно еще свернуть, — как-то неловко и неуверенно улыбается Андрей.
Сегодня в списке его дел — работа в огороде. Земля на территории монастыря уже оттаяла, самое время заняться подготовкой к посевной. Копать рыхлую и жирную почву приходится под руководством Аллы — одной из прихожанок монастырского храма, которая помогает обители в огороде и быту. Ритмичные взмахи лопатой, наклоны за корешками, травками и мусором сопровождаются практически богословскими диспутами.
— Вот ты, Андрей, не прав. Вроде и на клиросе поешь и живешь давно здесь. А все равно — как-то пытаешься все объяснить, доказать себе. Не надо ничего доказывать, надо верить и все тут, — переворачивает женщина пласты земли. — Тебе надо определиться, надо понять, как правильно жить и благодарить Бога за все, что он тебе дает. Помнишь притчу о 10 прокаженных? Вот то-то же.
Запал женщины, которая практически каждый день приходит в храм и своими руками посадила десятки цветов и растений на его территории, не угасает и через пять минут, и через десять. Лопата врезается в землю, голос врезается в уши. Верь — и будет счастье, таков твой путь, ты сам его выбрал. Кажется, уверенность прихожанки в наличии в мире божьего промысла поколебать невозможно — она осыпает землю цитатами из Писания, вспоминает одно за другим чудеса святых и их деяния.
— Может, я стихи почитаю? — вдруг оживляется Андрей. — Сам сочинил, про Бога.
Неустроенность, планы и Чехов
— Сегодня появился план развития территории. Я принял обитель 11 лет назад, когда здесь не было еще практически ничего, кроме старых военных зданий и захламленной территории. Сейчас появилась идея развития, архитектурная концепция, мы оформили границу и землю, вывезли с территории монастыря десятки машин мусора, — рассказывает отец Серафим, поглаживая серого кота-британца с непроизносимым именем. Еще один кот — аспидно-серый Маркиз неотрывно следует за ним по пятам, прячется в траве, играет с собственной тенью. — Надо строить теперь, развивать все что имеем, облагораживать. Раз на то есть воля божья.
В планах у обители — покорение грандиозных горизонтов. Здесь, на месте японского парка и советской воинской части, должен появиться целый монастырский комплекс с новыми кельями, храмом, воскресной школой.
Но это, вздыхает настоятель, проект большой и трудный, нельзя ошибиться с архитектурой, с местом строительства зданий. Поэтому пока к реализации только готовятся — на территорию завезли тонны щебня, отсыпали и привели в порядок дорожки, вымостили камнем склоны в верхней части. Была даже попытка открыть на втором этаже одного из зданий воскресную школу — на ветхие стены водрузили несколько блочных модулей. Но пускать в сомнительную конструкцию детей так и не решились. Так что занятия воскресной школы по-прежнему проходят в трапезной.
Есть у монастыря даже собственное «чеховское место» — в верхней части четырехъярусного подворья, образованного извивами корсаковского рельефа, среди оформленных камнями ступеней, уверены здесь, во время своего путешествия на Сахалин вместе с Антоном Чеховым обедал японский консул.
— Есть фотография, описания. Дом консула был тут неподалеку, здесь находился парк. Судя по всему, именно здесь и состоялся их обед, — указывает настоятель на растущие на холме деревца. — Домов этих не было тогда, был лесок, полянки, замечательный вид на море и город. Думаю, вот над нами это мероприятие и состоялось.
«Мы, как семья — отец да братья»
На маленькой кухоньке, примыкающей к трапезной монастыря, скворчат противни и кипит вода, в воздухе витают запахи лука и рыбы. Всем хозяйством здесь сегодня заправляет Константин, который живет в обители около года.
— Я матросом всю жизнь был… Семьи нет… Вот в монастырях и живу — это не первая моя обитель, был во многих уже, лет восемь уже так. В монастырях сейчас стало меньше людей… Не знаю, почему — может, меньше стало веры, может, жизнь поменялась, — Константин говорит медленно, подбирает слова, перекатывает их, как морской прибой мелкие камешки. — А для меня это общество, это люди, это как семья, здесь отношение точно такие же: отцы, братья.
Обитатель монастыря улыбается своим мыслям и отправляет на противень партию безголовых селедок. Затем погружает нож в податливое тело хлеба, обильно посыпает зеленью макароны.
— Это одновременно и тяжело, и легко. Да, приходится смиряться, подчиняться правилам, уставу. Но здесь есть общение, молитва, труд, можно поститься, приучить себя. Дисциплинирует тут все, в общем. Как будто ты матрос и на вахте стоишь. Тут от грехов можно освобождаться, — вдруг отвлекается он от кипящего супа. На собеседника трудник глядит пристально, но как-то умиротворенно — без вызова, агрессии и настойчивости. — В миру тебя заставляют как бы — хочешь не хочешь, надо на работу идти, надо деньги зарабатывать. А тут все по-другому, нет такого контроля — не уволят, не выгонят. Но с себя зато спрос особый… Все на самоконтроле, самосознании. Я читаю много, как раньше было думаю… Размышления всякие. Нужно уметь жить в обществе, это непросто, но и быть одному тоже несладко. Не все так просто…
На обед монахов, иноков и трудников созывает колокол — почти корабельная рында. Удары меди о медь разносятся по всему подворью, пугают немногочисленных монастырских кур (этой зимой обитель ограбили, украли почти всю живность). А Константин, сжимая веревку руками, улыбается — он все-таки понимает, что живет тут не зря.
«Таково мое послушание»
Обед в монастыре проходит без единого лишнего слова — все собираются за столом, не спеша, под монотонное чтение священных книг погружают ложки в суп, отламывают кусочки хлеба, греют ладони о разномастные стаканы и кружки с чаем. После обеда у монахов короткий отдых и снова работа, позже, вечером, — молитва, ужин и сон.
Кроме обыденных дел, есть в обители «операции», до которых допускаются немногие — например, приготовление специальных хлебов-просфор, которые используются во время Божественной Литургии. Обойтись без них не может ни одна церковь. В Свято-Покровском мужском монастыре приготовлением хлебов занимается 16-летний послушник Даниил.
— Меня научил отец Никон, он тут живет много лет. Вообще просфоры готовят по обычному рецепту, но в каждом монастыре есть свои тонкости — просфоры делают и при монастырях, и при храмах, без них не могут обходиться литургии. Этот процесс занимает целый день — надо сделать тесто, потом оно ставится в духовку, ждем, пока оно поднимется, — молодой монах уверенными движениями рассыпает по столу муку, смешивает в хитрых пропорциях несколько порций теста — одну часть с дрожжами, другую без них, а затем долго и тщательно вымешивает два комочка в один.
— А можно же сразу один делать, разве нет?
— Наверное, можно. Но у меня такое послушание — делать так, а не иначе, — широко улыбается и снимает все вопросы Даниил.
Молодой парень в монастыре живет недавно — раньше с родителями он был прихожанином, потом они благословили его на духовную стезю. Сейчас Даниил днем ходит в школу, к обеду возвращается в монастырь, помогает священникам вести службы. Никакой проблемы в отказе от мирского он не видит — «так даже лучше», раз за разом повторяет он.
— Такой путь к Господу — надо служить. Самое главное — выполнять свое послушание и верить. И тогда все будет хорошо, — ставит приготовленное для просфор тесто в духовку Даниил. — Тут лучше, чем в миру, мне нравится такая жизнь. Я, честно говоря, ни о чем не жалею.